«В январе 1940 года рейхсканцлер Адольф Гитлер дал немецкой судебной системе оценку: «Наши суды — медлительные ржавые машины по штамповке возмутительно несправедливых приговоров». И тут же поклялся, что лично займется делом восстановления попираемой в судах справедливости.
«Я докажу, что мы в состоянии покарать любых гнусных кротов, которые в тысячах нор подрывают мощь германского рейха, нарушая его законы! Да, это колоссальная задача, но я справлялся и не с такими!» — гневно орал фюрер своему министру юстиции Францу Гюртнеру. Устрашенный министр после январской выволочки заболел и менее чем через месяц скончался. Возможно, потому, что не мог понять, кого именно имел в виду глава государства под «гнусными кротами»: немецких судей? Министра Гюртнера? Или кого-то еще?
Крупными коррупционными делами фюрер не занимался. Возможно, потому, что до процессов такие дела никогда не доходили: как правило, там фигурировали высшие нацистские бонзы, трепет перед которыми испытывали даже в «суде всех судов», каким считался в рейхе подчинявшийся непосредственно Генриху Гиммлеру суд СС.
В его юрисдикцию Гитлер передал надзор за коррупцией, надеясь, что грозный призрак «верного Генриха» отпугнет высокопоставленных воров куда вернее любых статей Уголовного кодекса. Гиммлер, однако же, не строил иллюзий относительно реакции Гитлера на возможные аресты его «старых товарищей по движению», составлявших ядро коррумпированной элиты.
В ответ на тирады фюрера по поводу «безнаказанности предателей, наносящих нации удар в спину» он кротко ссылался на хвори престарелого главного судьи СС Курта Брейтхаупта, заместителя которому крайне трудно подыскать из-за страха кандидатов перед огромной ответственностью.
Терпение Гитлера истощилось после появления во французской прессе ехидных статей, детально описывавших коррупционные подвиги баварского министра экономики Эссера и главного налоговика Дюссельдорфа Эша. Факт публичного разоблачения проворовавшихся ветеранов партии иностранцами фюрер воспринял как пощечину германской юстиции. Гиммлеру было приказано найти «бесстрашную овчарку» без дальнейших промедлений.
Приказ есть приказ, и 11 мая 1939 года в систему юстиции СС был переведен двадцатидевятилетний судья штеттинского земельного суда доктор Георг Конрад Морген, специализировавшийся до этого в основном на коммерческих претензиях владельцев грузов к портам и судоходным компаниям.
Несмотря на молодость, авторитет судьи Моргена в деловых кругах был так же высок, как и его эрудиция: после Франкфуртского университета он с отличием закончил еще и знаменитую академию Международного права в Гааге. Его имя, выбитое на мраморе золотом, по сей день украшает в холле академии перечень ее наиболее выдающихся питомцев. Правда, «овчаркой» Моргена никто и никогда не называл, зато его способность докапываться до сути любого, даже самого запутанного дела снискала ему в университете уважительное прозвище «ищейки».
Морген вообще был очень улыбчивым и очень общительным человеком. Его манеры не раз вводили в заблуждение многих его собеседников, позднее превратившихся в подсудимых: они отказывались верить, что за внешностью жизнерадостного весельчака скрывается редкий аналитический дар, стальная воля и огромная работоспособность.
При этом оптимизм Моргена был совершенно искренним и, как он выражался, «чисто профессиональным», определяясь не внешними обстоятельствами, а твердой внутренней верой в торжество римского принципа, который и привел его на юридический факультет: «Nullum crimen sine poena» — нет преступления без наказания.
Гиммлер с его двумя годами сельскохозяйственного техникума латынь понимал плохо, а собственные взгляды на юриспруденцию сводил к шутке фюрера: «Я сделаю так, чтобы никому даже в голову не пришло учиться на юриста».
Поэтому он не стал затягивать общение с Моргеном, поспешив отправить судью, произведенного в лейтенантский чин оберштурмфюрера, знакомиться с его новым полем деятельности. Ознакомление началось еще в мирное время с берлинской штаб-квартиры Гиммлера, а завершилось уже в Кракове, в главной службе суда СС, «выдвинутой» на территорию только что захваченной Польши.
Куратором Моргена был назначен сам глава тамошней эсэсовской полиции обергруппенфюрер Фридрих-Вильгельм Крюгер, чье первоначальное радушие быстро сменилось плохо скрываемой ненавистью за неуважение, проявляемое новичком к «священным традициям нашего ордена». Под традициями Крюгер подразумевал привычный для него вывод из-под удара любых старших функционеров СС.
«Субординация, прежде всего субординация!» — восклицал он, но Морген продолжал терпеливо разъяснять своему куратору, что германское право, опираясь исключительно на систему доказательств, не делает различий между чинами. К октябрю 1941 года моргеновские лекции по теории права настолько взбесили Крюгера, что с криком «КРУГОМ,НА ФРОНТ МАРШ!» он прикомандировал нарушителя традиций к полевому суду воевавшей в России дивизии СС «Викинг».
Последствия отправки на фронт оказались трагическими.
Но не для Моргена.
Об его исчезновении из Кракова Гиммлер, с головой ушедший в подготовку «окончательного решения еврейского вопроса», узнал лишь через год. Сначала из жалоб генерал-губернатора Польши Франка на вновь участившиеся случаи «досадных несовпадений в отчетности», затем от Гитлера, сухо бросившего «Где этот ваш Морген?», и, наконец, из депеши командования «Викинга», которое настаивало на скорейшем возвращении прикомандированного к ним фанатика в его краковский кабинет, иначе боевые потери дивизии померкнут в сравнении с потерями от приговоров полевого суда.
«Почему вы сразу не сообщили мне о возмутительной отправке на фронт?» — снова не понял сдержанности своего протеже Гиммлер. «Я предположил, что такой знаток субординации, как мой куратор, не посмел бы действовать без вашего ведома, — все с той же солнечной улыбкой отвечал Морген. — И потом: разве оберштурмфюрер Морген мог ослушаться приказа обергруппенфюрера Крюгера?»
«Не мог», — согласился Гиммлер, и в свой кабинет судья вернулся уже в чине оберштурмбаннфюрера, перешагнув в иерархии СС сразу через три ступеньки. А его бывшему куратору пришлось сменить роскошные покои Краковского замка на блиндаж горноегерской дивизии «Принц Ойген», действовавшей против югославских партизан.
«Польские дела уничтожили мою репутацию», — жаловался он в письме старому приятелю незадолго до самоубийства.
Знакомясь с результатами пребывания Моргена в Польше и России, Гиммлер был озадачен.
С одной стороны, как документы, так и сообщения информаторов подтверждали, что судья зарекомендовал себя бесстрашным врагом расхитителей, которого никто бы не посмел отнести к презираемым фюрером судейским «овцам».
А с другой стороны, из его приговоров вырисовывался образ СС, напоминавший не столько рыцарский орден, сколько сборище отъявленных мерзавцев, непрерывно грызущихся между собой за ворованную добычу. Протоколы изъятий, очных ставок и перекрестных допросов неопровержимо свидетельствовали, что боевые трофеи (читай: ценности, «законно» награбленные эсэсовцами у населения) отправляются в рейх по домашним адресам рядовых и командиров, незаконно минуя казну.
Поскольку перспектива скандала в ваффен-СС рейхсфюрера не радовала, то Гиммлер счел за благо впредь держать Моргена как можно дальше от линии фронта. Судья был направлен в мюнхенское Главное управление криминальной полиции СС, где, согласно распоряжению Гиммлера, ему предоставили полную свободу в борьбе с «мирной» коррупцией.
Уже ближайшее будущее показало, что это решение оказалось еще более опрометчивым, чем пресловутая отправка на фронт.
Мюнхенская работа Моргена началась со звонка из Касселя. Следователь 22-го полицейского округа Эмиль Хольтшмидт предложил судье принять дело о крупных хищениях продовольствия при снабжении концлагеря Бухенвальд, находящегося на территории округа.
По данным следствия, ими занимался ортсгруппенляйтер (аналог нашего парторга) веймарской торговой сети Борншайн. Почувствовав внимание Хольтшмидта, ортсгруппенляйтер вступил в СС, был незамедлительно зачислен в состав гарнизона Бухенвальда и таким образом оказался вне юрисдикции городского суда.
Если СС считалось «рейхом внутри рейха», то концлагеря были рейхом внутри СС — причем настолько засекреченным, что все, кто находился вне пределов лагерной системы, предпочитали ее как бы не замечать. Все — но не доктор Конрад Морген.
Приняв дело от Хольтшмидта в июне 1943 года, он тут же отбыл в Бухенвальд, как в самую заурядную командировку, которая завершилась в августе тоже вполне заурядно: арестом эсэсовца, подозреваемого в присвоении свыше 100 000 казенных рейхсмарок, регулярной подделке бухгалтерской отчетности и убийстве двух свидетелей его преступлений. Незаурядным оказалось лишь имя арестованного: им был комендант Бухенвальда, оберштурмбаннфюрер Карл Отто Кох.
Коменданты концлагерей принадлежали к номенклатуре службы безопасности RSHA, поэтому до начала процесса Моргену пришлось предъявлять доказательства виновности Коха «вышестоящим инстанциям» — сначала шефу криминальной полиции СС Небе, затем шефу гестапо Мюллеру.
И тот, и другой признали арест законным, но от ответственности за «сдачу» Коха под суд уклонились, отправив Моргена к главе RSHA Кальтенбруннеру. Тот заверил судью в своей полной готовности содействовать правосудию — при условии, что она будет поддержана его непосредственным руководителем.
Гиммлер дал согласие на процесс без малейших колебаний. Если это кого-то и удивило, то только не Моргена, который точно знал причину нерешительности эсэсовских начальников. Он знал ее из угроз самого Коха, считавшего судью любимчиком Гиммлера, чье место якобы вот-вот должен был занять давний друг коменданта — могущественный глава административно-хозяйственного управления СС обергруппенфюрер Поль.
По приговору, вынесенному судьей Моргеном, комендант Бухенвальда был расстрелян. А чтобы Освальд Поль мог лучше усвоить пределы собственных амбиций, Гиммлер поручил ему лично проследить за исполнением приговора.
Судья вернулся в Мюнхен, где почти вся его последующая работа приняла преимущественно «концлагерную» направленность. Не потому, что он сам этого хотел, но потому, что его отвага при разоблачении афер Коха была чрезвычайно высоко оценена в ведомстве президента рейхсбанка Яльмара Шахта, которого фюрер не без оснований называл своим финансовым волшебником.
Для наших современников концлагеря остаются символом бесправия, насилия и геноцида, тогда как Шахт воспринимал их единственно в качестве источника пополнения казны. Счета за использование рабского труда в производстве, на строительстве, при ремонте военной техники оплачивались концернами с немецкой аккуратностью, но значительная часть этого золотого потока год за годом бесследно испарялась где-то на пути к рейхсбанку. Процесс Коха показал, где именно, и поэтому отныне Морген не знал недостатка в обращениях банкиров, промышленников и таможенников, направлявших его во все новые и новые лагерные командировки.
В результате он объездил «невидимую» лагерную империю вдоль и поперек, от Дахау и Треблинки до Освенцима и Флоссенбурга. Плодами командировок Моргена стали сотни приговоров, которые не щадили ни охранников, посылавших женам подарки с выломанными у жертв золотыми зубами, ни старших офицеров, включая расстрелянного за систематические крупные хищения коменданта Майданека Германа Флорштедта и полубезумного садиста из «Списка Шиндлера» — коменданта лагеря Плашув Амона Гета, попавшегося на банальном воровстве.
На Нюрнбергском процессе, где доктор Морген выступал в качестве свидетеля, американские судьи никак не могли понять, почему он осуждал эсэсовцев за кражи, в то время как в лагерях, по его же словам, постоянно происходило уничтожение множества людей? Свидетель отвечал, что оно происходило согласно прямым распоряжениям из рейхсканцелярии, которые не мог оспорить ни один суд в Германии.
Американцы снова его не поняли, продолжая удивляться тому, что он не задавал официальным лицам изобличающих вопросов прямо на месте массовых преступлений против человечности.
С оборотной стороной идеализма победителей доктор Морген успел познакомиться еще до начала Нюрнбергского процесса, когда его «готовили» в бараке Дахау к даче показаний о преступлениях Ильзы Кох, вдовы расстрелянного по приговору Моргена лагерного коменданта. Американским следователям непременно хотелось добиться эффектных подтверждений существования изделий из человеческой татуированной кожи, по слухам коллекционировавшихся «бухенвальдской сукой».
Морген разочаровал американцев: охотно поделившись с ними всеми сведениями о совместных преступлениях супругов Кох, он сообщил, что в число обнаруженных им многочисленных улик, которые отправили мужа к стенке, а жену за решетку, легендарная коллекция не входила. Чтобы освежить память упрямца, его дважды избивали, но Морген категорически воспротивился сотрудничать с дознавателями даже после угрозы передать его русским. Он твердо стоял на своем, с улыбкой заверив американцев, что у него нет ни малейших шансов найти в России сорок шестого года то, чего не отыскалось в Германии сорок третьего.
Отказ лжесвидетельствовать в деле Ильзы Кох вернулся судье неожиданной активизацией международной переписки в семидесятых и восьмидесятых годах, когда часть западных историков взялась пересматривать итоги Нюрнберга, утверждая, что все сведения о массовых лагерных убийствах являются не более чем пропагандистской подтасовкой.
Тем не менее обелять преступления нацизма доктор Морген отказался с той же категоричностью, с какой ранее отклонял американские «методы убеждения», призывы обергруппенфюрера Крюгера блюсти «священные традиции ордена» или советы председателя штеттинского суда учитывать «расовую составляющую» процессов.
Его лаконичные ответы Ирвингу и прочим апологетам ревизионизма, по сути, сводились к старинной штурманской заповеди: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем».
Хотя будет справедливым сказать, что к равнодушным наблюдателям ужасов Третьего рейха доктор Морген явно не принадлежал: по числу выведенных из строя эсэсовских выродков он вряд ли уступит самым успешно действовавшим партизанским отрядам. То, что эта нелюдь каралась им в рамках нацистских законов, не умаляет, а многократно увеличивает ценность подвига судьи Моргена: его приговоры ни разу не поставили под сомнение даже наиболее фанатичные из современных приверженцев идей фюрера.
После войны этот замечательный юрист вплоть до преклонных лет продолжал служить в родном Франкфурте-на-Майне привычному делу восстановления справедливости.
Старший советник юстиции доктор Георг Конрад Морген скончался ровно четверть века тому назад, окруженный любовью близких и уважением горожан. На его надгробной плите с именем и датами «1909-1982» были бы вполне уместны слова украинского философа Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал».
Ибо мало кого старались уловить с таким упорством, рвением и ожесточенностью, как судью Моргена. Эти старания были тщетными — он ни разу не изменил своему «чисто профессиональному» оптимизму, до конца жизни сохранив ясную веру в непреложность древней истины: нет преступления без наказания!»
Справка:
Моргену удалось выдвинуть обвинения против ряда известных комендантов концлагерей, а в отдельных случаях вынести им приговоры. В их числе были:
Карл Отто Кох, первый комендант нацистского концентрационного лагеря Бухенвальд (с 1937 по 1941 годы), а позже комендант лагеря Майданек в Люблине — в рамках расследования случаев коррупции в СС Коху были предъявлены обвинения в убийстве врача Вальтера Кремера (Walter Krämer) и его помощника, которые могли проговориться, что лечили Коха от сифилиса. Ильза Кох обвинялась в присвоении крупной суммы, но была оправдана, а Карл Кох был признан виновным в убийстве и расстрелян 5 апреля 1945 года.
Герман Флорштедт, комендант Люблина — за коррупцию приговорен к смерти; расстрелян;
Ганс Лориц, комендант Заксенхаузена, — возбуждено дело в связи по подозрению в совершении несанкционированных убийств;
Адам Грюневальд, комендант Герцогенбуша, — был осужден за жестокое обращение с заключенными и в порядке наказания переведен в другое место службы;
Карл Кюнстлер, комендант Флоссенбюрга, — отстранен от должности за пьянство и ведение расточительного образа жизни;
Алекс Пиорковский, комендант Дахау, обвинен в убийстве, но не осужден.
Амон Леопольд Гёт,комендант лагеря в Плашуве — внесён в список дел судьи СС Георга Конрада Моргена, но в связи с приближающимся поражением Германии в войне трибунал так и не был собран.Был обследован врачами СС в связи с его душевной болезнью.
Конрад Морген был задержан американским Корпусом контрразведки и помещен в Дахау. На Нюрнбергском процессе он допрашивался в качестве свидетеля защиты, представлявшей обвинявшуюся организацию СС.
В августе 1947 был свидетелем защиты на процессе ВФХА СС (США против Освальда Поля и др.) В 1948 комиссия по денацификации лагеря для интернированных Людвигсбург отнесла Конрада Моргена к категории лиц, с которых обвинение снято.
Морген не обвинялся в вынесении заведомо неправосудных решений или в причастности к юридическим репрессиям — «но боролся с высшими чинами СС и тем самым оказывал содействие Сопротивлению».