Даже спустя 75 лет Галина Кутепова помнит сцены, которые маленькой девочкой видела в немецком плену в годы Великой Отечественной войны
ОТ АВТОРА: в Южноуральске живет 78-летняя Галина Леонидовна Кутепова. Меня познакомил с ней челябинский краевед Федор Жижилев. Вместе с матерью она побывала в фашистском концлагере и чудом осталась жива. Накануне Дня Победы я навестила Галину Леонидовну, и она поделилась со мной воспоминаниями о военном быте.
Галина родилась в 1939 году, на станции Гряды, что в Маловишерском районе Новгородской области. Мать Вера Гавриловна работала там на железной дороге, отец Леонид Федорович был сварщиком. С началом войны семья переехала в Гатчину — город в 40 километрах от Ленинграда.
— Я тогда маленькая была, но многое помню. Мать с отцом уходили на работу, а мы с братом Олегом дома оставались, под койкой прятались. Ему тогда пять было, мне меньше трех. А маме 25 лет. Мама говорила, питание тогда было — 200 грамм хлеба с опилками в сутки на человека.
В 1942-м немцы вплотную подошли к Ленинграду. Гатчина попала под оккупацию.
— Нас у родителей в то время уже трое стало: кроме меня с братом, еще сестренка Люська родилась, ей два месяца было. Когда немцы линию прорвали, мама на работе была. Пока домой бежала, отец успел раньше прийти. Забрал весь хлеб, мыло и ушел. Бросил нас с мамой.
Вместе с другими людьми Веру и детей везли в закрытом эшелоне на запад. Какое-то время они провели на территории нынешней Латвии, во временном пункте для перемещенных лиц, попросту говоря — концлагере.
— Люська у нас умерла по дороге. У мамы пропало молоко, нечем было кормить. А мы с братом не знаю, как выжили. В концлагере делали обеззараживание, всех прогоняли через трубы с кипятком и паром. Я сильно обожглась, пузырь огромный был, сильно болело. Мама говорила, что на границе то ли с Польшей, то ли с Германией всех из вагонов опять выгнали и стали сортировать. Играла музыка, и немцы с собаками детей забирали. Вой такой стоял… Из поезда, который пришел до нас, всех детей забрали и сожгли. А нас не успели сжечь — благодаря Красному Кресту. Их поезд сразу за нашим эшелоном пришел.
В конце пути Вера с двумя детьми оказалась где-то в Западной Германии. В архивной справке, выданной ей после войны, значится — «город Хереберг». Там находилось общежитие для перемещенных лиц славянского происхождения, по сути — лагерь за колючей проволокой.
— Там были бараки с полками… Мы на третьей полке жили. Маме на сутки давали поллитра брюквенной баланды и кусок хлеба. А на нас ничего не давали, дети не были на довольствии. Маму уводили куда-то на работу. А нас выводили из бараков собирать мусор и бумажки. Мальчишки-немцы кричали нам «русиш швайн». А когда охрана отворачивалась, женщины-немки кидали нам хлеб через сетку. Немецкие дома прямо напротив стояли. Я со своей третьей полки видела, как у них свадьбы делались. Играла музыка, и жених с невестой пилили дрова на козлах. А на шестах колбаса висела кральками.
В декабре 1944 года Вера родила ребенка. Галина Леонидовна говорит, что даже будучи взрослой, никогда с матерью на эту тему не говорила. И так все понятно: насилие на войне — обычное дело.
— Нас у мамы опять стало трое. Нина, получается, родилась взамен Люськи. Я помню, что когда она ребенка кормила, то всегда плакала.
Весной 1945-го Германию сильно бомбили. Маленькая Галя запомнила, как низко пролетали над землей бомбовозы — земля дрожала от их рокота. Один раз с американского самолета в лагерь сбросили гуманитарную помощь.
— С неба бочка упала с галетами и жвачкой. Их по всем, кто в лагере был, разделили. Мне жвачка досталась.
А потом в город вошли американцы. Охрану лагеря перебили, всем пленникам объявили, что они свободны.
—Мы стали выбегать за колючую проволоку, в прятки играли. Помню обгоревшие шпалы железной дороги и разбитые машины. И мертвецов в зеленых и черных мундирах. Мы прыгали через них. Все вокруг было засыпано битым стеклом, и мы босиком по нему ходили — интересно было слушать, как хрустит.
Освобожденных узников союзники повезли в Берлин. Галина вспоминает, что возле одного полуразрушенного здания машины остановились, там был одежный магазин, и всем узникам сказали, что они могут взять что захотят.
—Мама набрала целый чемодан детских платьишек — розовые, нарядные. Но нам не довелось их поносить — по пути домой все обменяли на еду. Когда проезжали по мосту через Эльбу, некоторые женщины стали кидать детей в реку. Боялись, что в России с них мужья спросят за этих немецких детей.
На станцию Гряды Вера с детьми вернулась только в конце августа 45-го. Их дом был полуразрушен — без крыши, с дырами в стенах и полу. Вокруг рвы, окопы и воронки.
— А мы хулиганили — играли в дзотах, ныряли в воронки — вода в них уже холодная была, но мы все равно купались. Играли с соседскими ребятишками в окопах. Там пороха много было. Мальчишки собирали, чтобы в костры бросать, и очень многие из-за этого подрывались. Не думали, что взорвется, не убегали.
Эта первая послевоенная зима была самой трудной.
— Маму на работу не брали из-за того, что в плену была. Она ходила наниматься к людям — кому дрова поколоть, кому огород перекопать. Мы всю зиму на гнилой и мерзлой картошке жили, на полях ее искали. Весной трава пошла, мама из лебеды пекла лепешки. На вторую зиму пустила на постой семью цыган — семь человек. У них лошадь была с телегой, они вечером приносили мешочек с хлебными корками, делились с нами.
Подросшие Галя и Олег как могли матери помогали. Бегали в лес, собирали осенью клюкву, летом ягоды и грибы и ездили на проходящем поезде в Ленинград, продавали там на вокзале. В поездах семилетняя Галя насмотрелась на покалеченных войной людей.
— Столько было инвалидов! По вагонам ходили и все жалостные песни пели: «Дорогая жена, я калека…» Кто без рук, кто без ног. У безруких культи были разрезаны вдоль кости — вроде как вилка, чтобы можно было ухватить, взять что-то… Столько их было, а потом враз не стало…
В 1946-м из оккупации вернулась Галина бабушка — мать Веры Гавриловны. А вслед за ней на станцию Гряды приехал… Галин отец. Тогда в Гатчине он не смог далеко убежать — немцы поймали и вместе с другими пленниками отправили его на работу в Германию. Вспоминая об отце, Галина Леонидовна говорит, что не держит на него зла.
— Я папу не сужу, ведь неизвестно, как бы сам повел себя в тех условиях. Но мама его не простила и домой не пустила. Он просил хотя бы поговорить, но она не захотела. И даже перед смертью говорила: «Не прощу».
В первый класс Галина пошла в 1949 году, школу только построили. Всех учеников — 5 человек. Директор ходил в наглухо застегнутой шинели
— На нем кальсоны были с рубахой и сверху шинель. Валенки дырявые, сено из них торчало. Нечего было одеть совершенно. Занимались при лучинах, потом свечки появились, потом на станцию стала приходить дрезина с керосином, стали зажигать керосиновую лампу.
В том же 49-м году умерла бабушка и без вести пропал Галин старший брат Олег.
— Он маме сильно помогал — нанимался кому заборы делать, кому ножи точил. И ягоды мы с ним в Ленинград ездили продавать. А в тот раз мама велела мне дома с сестрой Ниной сидеть, Олег один поехал. Поезд вечером пришел — а брата нет. И больше мы его никогда не видели и ничего о нем не знаем. Двенадцать лет ему было.
В 1950-м году Вера Гавриловна снова вышла замуж — за бывшего пленного, родила еще двоих детей — мальчика и девочку. И лишь в 1953-м году, когда умер Сталин, ей наконец позволили вернуться к прежней работе на железной дороге. Галин отец Леонид Федорович уехал в Троицк Челябинской области. Он тоже женился, новая супруга родила ему троих сыновей. Германия трижды выплачивала родителям Галины компенсацию за подневольный труд. Отец умер в 2002-м году, в возрасте 89 лет. Мать умерла у дочери на руках в 2007-м, ей было уже 90 лет. Сейчас из родных братьев и сестер в живых остались только Галина Леонидовна и ее рожденная в Германии сестра Нина.
Татьяна СТЕФАНИВ,
г. Южноуральск
http://www.province.ru/chelyabinsk/news/item/40780-zhenschiny-kidali-detey-v-elbu.html