Я родился в Эркетеновском районе, наш аймак назывался Хогчуд. Отец мой был не богатый, но и не бедный. Середняк. Родился я в 1922 г. 18 августа в урочище Менгн Яср. Сейчас эта территория принадлеит Лаганскому району, а раньше этат территория принадлежала Эркетеновскому улусу. Пошел я учиться поздно, в 10 летнем возрасте в Уланхольскую школу-интернат. Туда принимали в основном сирот и детей, у которых родители жили не в самом Уланхоле. У нас было так. Наш род Хоогчуд, мы обитали в урочищах Зоргтин Толга, Мовлтын Гяддлтн, Монгн Яср.
А когда коллективизация произошла, то разделили землю. И по распределению земли наш род, оказалось, входит на территорию …Лаганского района. Тогда наши уланхольцы говорят, ну что это вы будете в чужом районе. Давайте переходите в Уланхол. Тогда наши перехали в урочище Мацкахна, где ваш род жил. Ваши уже жили оседло, там были мазанки, дома. Это было в 30-31 гг. Туда мы переехали и стали строить дома. В первую очередь дядя построил, потом остальные стали обстраиваться. Дома были камышитовые: стена были из камыша, и с обеих сторон обмазывали. У Хоогчудов была своя школа, она была раньше на старой территории. Мы в лагани купили деревянный дом и перевезли на новое место между мацкаханами и хоогчудами. Зимой ночью сгорел дом Аляева Хоша с нашего рода. В этот же год было много простудных заболеваний среди наших. В то время больниц не было. Мангутов Пюрвя и вся их семья — отец, мать, тетка в этом урочище умерли, и многие другие болели. А родители были в то время еще религиозные. Чуть что – к священнику обращались, в чем дело, почему это так? Священник сказал: вы неправильно выбрали место. Оказывается, на этом бугре, где мы решили строиться, покоится прах зайсанга, человека белой кости и нельзя было место рядом с его прахом, загрязнять. А сгоревший дом был как раз от его могилы на расстоянии 20-25 м. Тогда мы забросили все эти дома и разъехались по разным местам, кто в Уланхол, кто в Нарын Худук. А из наших близких родственников умер дядя мой, младший брат отца. Сейчас я понимаю, что у него был радикулит сильнейший, он ведь был охотник. Видно, простыл сильно и на этой почве заболел и умер. Тут одно к одному. Вот отец мой попал в совхоз им. Яковлева, это был один из руководителей Советского государства, потом он был растрелян как враг народа и был переименован в 110 Черноземельский. Потом и этот совхоз был закрыт. Потому что при серологическом исследовании стада обнаружилось много больных бруцеллезом коров…
Так как мои родители находились почти в 100 км от Уланхола, я учился в школе-интернате. Отличником я не был, но успевал хорошо. Я вступил в пионеры, в комсомол. Был инструктором юных ворошиловских стрелков, санинструкторов, противовоздушной обороны. Потому что я заработал такие значки 1-2 ступени. Меня стали самого заставлять, чтобы других готовить.
В 41 г., когда я учился в 9 классе, пришло письмо с объединенного Лаганского военкомата на пять человек: я, Церенов Иста, Яценко Сергей, Джакаев Саранг, Басангов Имя что нас приглашает военкомат. В то время у нас был Уланхольский район, а военкомат был в Лагани. В этом письме требовалось, чтобы нам годовые оценки выставили по итогам четвертных и дали комсомольские школьные характеристики, и от райкома комсомола, и мы все впятером поехали в военкомат 20 мая. В этот же день у нас был первый экзамен. Мы приехали, и нас принял капитан Потлов, посмотрел наши дела: о, ребята хорошие. Мы вас хотим послать учиться в военное училище. А я не выдержал и сказал свое мнение: я, например, в военное училище не хочу. — А что за причина? ! — Мы просидели в школе 10 лет для того, чтобы поступить в вуз, а если подошло время брать нас в армию, берите, пожалуйста. Я не отказываюсь служить в рядах Красной армии, а после армии будем продолжать учиться в вузе. Он нам сказал напрямую. Вы не понимаете политику. Сейчас недостаток в командном составе Красной Армии. Поэтому у нас приказ от правительства, от министерства обороны ребят со средним образованием направить в военные училища. Хотите или не хотите, мы вас заберем и направим в военные училища. Вот выбирайте. В Астрахани было 2 училища пехотно-пулеметное училище и пехотное, в Симферополе интендантское, в Тамбове – кавалерийское и пр. Джакаев Саранг и Яценко Сергей сказали мы поедем в Ростовское артиллерийское, один — в Сталинградское танковое. Дошла до меня очередь, я сказал, раз такое дело – я поеду в Тамбовское кавалерийское. Все, он сказал, мы вам дополнительно сообщим, езжайте по домам. А у нас документы уже выданы, что мы окончили 9 классов, первый экзамен уже прошел, и мы на экзамены больше не пошли.
Меня вдруг вызывает Лиджи-Горяев, первый секретарь райкома комсомола, говорит, организуем пионерский районный лагерь и вас хотим направить пионервожатым.
Отец работал в управлении Черных земель объездчиком. Родители мои жили еще в калмыцкой юрте. Сейчас п. Комсомольский тогда называлось урочище Халтрин бор. В этом урочище в 41г. была животноводческая точка колхоза «Красный камышан» Ставропольского края. Вот почему когда калмыков выслали, Ставропольский край построил поселок под тем же названием «Красный камышан» и чуть ли не создал район по обслуживанию отгонных пастбищ Ставропольского края.
В уланхольском районе был пос. Тевктя. В нем организовали пионерский лагерь. Я был там вожатый, а напарник мой был Сангаджиев Григорий. 22 июня он поехал в Уланхол, к матери. Вечером он приезжает и говорит, Лиджи, война началась. Он был меня моложе на год, не был призван, а я-то уже приглашен был. Я тогда на следующий день, в понедельник, приехал в Уланхол, говорю в райкоме освободите меня от работы в пионерском лагере, раз война началась, я должен сообщить в военкомат и идти служить. Я позвонил Потлову, спрашиваю, мне надо ехать уже? Нет, мы отправили запрос и ждем ответа от военных училищ. Как ответ придет, мы вам сообщим. Где вы будете? Я поеду в Нарын худук к своим родителям, они там в степи живут. Я так и сделал. Поехал, попрощался. Жду сигнала. Недели две я погостил у родителей, с ними попрощался и поехал в НарынХудук, где жили две мои тетки. Я был у тетки младшей, прибегает девушка-телефонистка — я их предупреждал — вас приглашают к телефону из Лаганского военкомата. Это звонил Потлов: 18 июля вас отправляют в армию. Это было примерно 15 июля. Я тут же попрощался. Зять, теткин муж оседлал двух лошадей и повез в Лагань. 17 июля мне вручили конверт с моими документами. Там было написано: г. Ленинград, улица Глинки, д.№ 2. Ленинградское военное ветеринарное училище. Я говорю капитану Потлову: Как же вы меня посылаете куда? Я же говорил в Тамбовское кавалерийское училище. Он мне сказал, В Тамбовском училище набор закончился, а в Ленинградском — еще нет. Вы хотели служить в кавалерии, мы вас и так в кавалерию и направляем. Там еще и специальность получите. – Война началась, а в этом училище комплектование еще идет. — Ну, война началась, мне отказываться от службы, что-ли? Дал согласие и на следущий день уехал. Меня провожал Болдырев Николай, из нашего рода. Тогда, в 41 г., пароход к Лагани уже не приставал, а приставал в море, куда меня отвезли на катере. 18 июля в Астрахани, с 17-го причала я сел на пароход и доехал до Сталинграда, а оттуда поездом в Москву, потом в Ленинград. Война вовсю шла. Приехал в Ленинград, оказывается надо сдавать экзамен. Я его сдал, вроде прошел. Медицинскую комиссию прошел, потом мандатная комиссия мне объявляет, что вас решили не принимать, медкомиссия вас забраковала, потому что вы страдаете плоскостопием. Такой человек в армии не должен служить. Мне так стыдно стало, что я такой никому не годный. Война идет, а меня хотят отправить домой. Я говорю, я хочу служить в армии, а не годный. Среди членов мандатной комиссии сидела пожилая женщина, в военной форме, 4 шпалы. Это военврач 1-го ранга, полковник. Она задает мне вопрос: вы откуда? Говорю: из Калмыцкой автономной республики. Она говорит, а Вы что-нибудь слышали в отношении 11-й армии? Говорю, как ни слышал? Каждый год через наше село Уланхол едут артисты, шахтеры — стахановцы, по следам 11-й армии рассказывают нам историю 11 армии. Эта армия в Гражданскую войну прошла по нашим территориям с Кавказа в Астрахань. И она стала рассказывать членам комиссии: Если бы не калмыки, мы бы все остались в сухой степи, пропали бы. Калмыки нас спасли, давали скот, продукты, транспорт. Благодаряпомощи калмыков, мы благополучно добрались до Астрахани. Мое мнение такое: его не надо отпускать, пусть он остается в нашем училище, а то он потеряется. Давайте его оставим. Окончит наше училище, пешком ходить не будет, будет на лошали ездить, ничего страшного нет. Она, оказывается, начальник санитарной службы этого училища. И все. Мандатная комиссия сказала, оставляем тебя, Я сказал – спасибо за доверие. А эта женщина снова мне говорит: завтра в 10 часов обязательно приходи ко мне на прием в такой-то кабинет. На следующий день я пришел, а она мне и говорит. Ты, дорогой, родился в сухой степи. А в Ленинграде климат морской, влажный. Ты можешь тут захватить туберкулез. Чтобы не захватить эту страшную болезнь, я тебе заранее назначаю лечение. Вот рецепт, получишь два лекарства. Будешь пить его два раза в день, где бы ты ни был. Я так и сделал. Мне дали рыбий жир и хлористый кальций. Я пил это лекарства и до сего времени у меня никакого туберкулеза не было. Вот так она спасла меня второй раз. А почему она это сказала. Она была в 11 армии сестра милосердия. После гражаднской войны она закончила военный факультет мединститута. Но когда ввели офицерские звания, она стала полковником медицинской службы. В этом училище из нашей республики училось человек пять: Пятаренко Григорийс Элисты, Нежута Пантелей с Приютненского р-на, с Сарпинского р-на Кипятюхин Петр, с Городовиковского района — Тихонов Джал и Шевцов Василий и я. Позже мы друг друга признали, что земляки и с Тихоновым Джалом мы попали в одно классное отделение. Оказывается, Тихонов Джал был призван со второго курса Башантинского совхоз-техникума и Нежута — тоже агроном, он с Украины, кончил сх техникум и приехал работать в Приютненский район. Война началась и его взяли готового со средним образованием в училище. Война уже подходила к Ленинграду, были тяжелые бои. 8 сентября Ленинград был уже в тяжелейшем состоянии, и было такое мнение, что вот-вот немцы войдут в город. Немцы уже захватили Пушкино и Царское село. В то время Ленинградским фронтом командовал К.Е.Ворошилов. Видно Ставка верховного главнокомандования поняла, что Ленинград в критическом положении и надо обязательно послать такого человека, который исправит его. Прислали Г.К.Жукова. Как только Георгий Константинович появился командующим Ленинградским фронтом, по его приказу кроме тех воинских частей, что участвовали непостредственно в обороне Ленинграда, создали еще 6-7 истребительных батальонов за счет моряков Балтийского флота и учащихся военных заведений. В том числе и нашего училища. До этого наше училище уже посылало один батальон чуть ли не выпускников на защиту города. А после этого приказа из нашего набора также сформировали батальон и нас послали на оборону Ленинграда. 8 сентября воздушные налеты были, но они еще не могли бомбардировать город, а листовки они бросали. Создавалась такая обстановка, что в Ленинград вот-вот войдут немцы. Жуков сумел мобилизовать все. Мы попали непосредственно на Ленинградский фронт. Там много погибло наших курсантов. Я получил там легкое ранение в боях. Когда оборона стабилизировалась, Ставка верховного командования Жукова отозвала на другой фронт. А он как дальновидный стратег издает приказ: курсантов военных училищ снять с фронта, пусть продолжают учиться. Нас сняли с передовой, и наше училище эвакуировали из Ленинграда. Это только название — эвакуировали. Некоторые училища вывозили самолетами. А нас посадили на Финском вокзале в пригородный поезд, вывезли в неотапливаемых вагонах на берег Ладожского озера. Там стояли два барака на берегу. Внутри в котлах вода кипит. Хочешь согреться, пей эту воду. Сухой паек был 120 грамм сухарей в день. Вечером нас привезли. Нам сказали, под покровом ночи мы должны были пешком пройти через Ладогу на тот берег. Нам дают команду. Когда мы выходили из Ленинграда нам сказали, возьмите учебники, по которым мы учились военному делу, и ваши конспекты, дали по две простыни, подушечные наволочки, матрасные наволочки, одеяла. Как выйти на берег нам сказали: из двух простынь сделайте маскхалаты, подушечные наволочки наденьте на голову для маскировки и в строй. 48 км в военном порядке надо пройти пешком за эту ночь. Идем в военном порядке. Назначают разведку. Очередь дошла до меня, говорят: курсант Дорджиев, идите в разведку и еще назвали двоих. И мы трое выбежали. А там фонари Летучая мышь стоят на льду. И когда мы шли из строя, я выбежал и попал в прорубь и ушел в воду. Оказывается, немцы бомбили, и полынья затянулась, но не полностью. Наверно, это счастье мое, что я не должен был погибнуть. Я раз одной норгой, и второй в воде. Винтовка поперек стала и вещевой мешок, они меня удержали. Тут ребята бросили веревку и меня вытащили. Я встал и весь мокрый. Дали запасные портянки. Все остальное мокрое. Подоспел командир, забирает у меня вещмешок и винтовку, и говорит: давайте сопровождайте бегом. Командир сказал: до берега осталось 12 км, добежишь, твое счастье. Бегите там, где фонарь Летучая мышь стоит, значит, проруби нет. Не знаю, сколько мы пробежали. Бежим, вдруг видим сзади машина едет с горящими фарами, не должно так быть, не маскируется же. Оказывается командир роты стоит на подножке, пистолет в руках. Командир говорит шоферу, этого курсанта довези, если не довезешь, где-то через полтора часа мы вас догоним, и я сам тебя найду и лично расстреляю. Этот шофер где-то нашел тулуп. Оказывается за этой машиной, полной людей, прицеплены сани, и там тоже люди, раненые. Я помню, что шофер меня завернул и положил туда. Все. Сколько ехали, я не знаю. Просыпаюсь в помещении. Потолок. Лежу я на кровати под одеялом. Посмотрел — весь целый, на ногах повязки. — Проснулся? Говорят, кушать хочешь? Как же, хочу. Оказалось, это эвакогоспиталь. Оказалось за это время мои портянки, сапоги обледенели. Когда их сняли, то обнаружили, что мои пальцы на обеих ногах обморожены. Сделали перевязку. Я два дня лежал, не больше. А тут оказывается этот госпиталь должен эвакуироваться и куда-то перезжать. И всех, кто мало-мальски мог двигаться, они отпускали. Я это делал понял и говорю: меня отпустили. Мне неохота совсем среди незнакомы_, думаю. Мне бы до училища до своих ребят добраться. Сапоги мои были разрезаны. Мне дали валенки, перевязочный материал и красный стрептоцид, белого не было, что-ли. И отпустили меня. Никакого документа у меня нет. Я взял и пошел. В этом селе была церковь, я подхожу, спрашиваю военное училище здесь было. — Они прошли два дня назад, но по разговорам они тут недалеко остановились, в пяти км. Женщина одна говорит, ваш один в церкви лежит. Прихожу, смотрю. Он сидит, он целый, но голод, холод что-ли и он невменяемый. Я его узнаю по петлицам. У нас курсантские петлицы совершенно другие были. Написаны буквы были. Я говорю: пойдешь, — нет я не могу. Я пошел по селу и в конце концов я сумел добраться. Слава Богу, к обеду я пришел. Наши в моем взводе обрадовались, приняли меня. А было у меня два друга Королев Сашка и Молчанов Михаил. Они меня сразу к себе. Когда мы пошли дальше, один несет мой вещевой мешок, а там две простыни, матрасная наволочка, две подушечные наволочки, одеяло, еще личные вещи, книги, по которым мы учились, -вещевой мешок полный. Другой винтовку тащит, а к тому же еще каждому дали 120 патронов, две гранаты, малую саперную гранату. Мы же на войне. Притом и территория опасная. Пока мы дошли ло Тихвина, два раза на нас напала немецкая разведка. Хоть мы и бессильные, но мы же все же люди, в конце концов. Лежим и стреляем. Вдвоем они тащут, мне помогают. Командир приходит проверять кто как идет. А я иду в середине. Кто не может идти, сдают в госпиталь. Я говорю вы меня не бросайте, я в госпиталь не хочу, я хочу с вами. Как командир подходит, они мне бросают на плечо один вещмешок, другой – винтовку. Получается, я вполне нормальный человек иду. Таким образом, они меня сохранили. Как мы добрались до г.Вельска Архангельской области, я пошел в городскую больницу. Там мне хотели отрезать большие пальцы обеих ног. Говорят, если будет заражение, вы умрете. Я тоже не дурак, понимаю, что если заражение было бы, уже началось бы. Я мог бы давно уже мог умереть. Я говорю резать не дам, умру, но целым. Враси посмотрели на меня, что за человек. Они меня вылечили. Так мы добрались до Тихвина, оттуда нас посадили в теплушки, без печки, без ничего. И кое-как добрались до станции Ефимовка. Тут нас пересадили в теплушки с печками. Только собрались тронуться, немцы нас разбомбили. Наше счастье, снаряды попали не в нас, а в соседние два вагона. Многие погибли, многие ранения получили. В Ефимовке был госпиталь, немцы его разбомбили. Наш эшелон переформировали и отправили в г. Вологда. Оттуда нас повезли в г.Вельск Архангельской обасли. По совести говоря все мы приехали туда истощенные. Даже вот такой случай был. В деревне Середка у меня были часы ЗИФ, квадратные с браслетом. Я их покупал в Астрахани за 750 руб. Пришлось отдать эти часы за то, чтобы нас в деревне 3 дня нас троих кормили. Правда, когда мы уходили нам с собой дали крестьянского хлеба и кусочек в грамм 300 сала. А многие так не смогли. У курсанта Улиткина были часы Кировские, карманные переделанные на ручные. Он за одну булку дал эти часы в этой деревне. А командиры ходят и говорят, что если вы у местного населения что-то возьмете или украдете, мы вас расстреляем на том же месте как мародеров. Так жестко было. С Тихвина нас стали уже кормить.
В Вельске нас уже на норму поставили. И мы в Вельске три месяца не учились, а нас только кормили, лишь бы мы стали на людей стали похожими. Мы были как ходячие тени. Постепенно мы поправились. С нашего набора 124 чел. кончили училище одна только рота, а было набрано тысячу с лишним. Выпускники, которые пошли защищать Ленинград, их осталось только 15, они получили звания. В мае 43 г. мы закончили училище, и я попал на Западный фронт, в 83-й краснознаменный полк и участвовал в освобождении территории Смоленской области, Витебской области. Потом наш полк перебросили на операцию по выселению чеченов и ингушей. У меня спросили, кто вы такой, старший лейтенант? Я говорю лейтенант Дорджиев, калмык из Калмыцкой республики. Он сказал Калмыцкая республика ликвидирована, а калмыки высланы. Также подняли другого лейтенанта ! Мл. лейтенант Джумабаев, казах из Челябинеской области. Сказали, казахов мы не трогали.
Я был в селе Харалиевка Урус-Мартановского района. 23 февраля местное население мы собрали на площади этого села в 8 утра. У чеченов женщины не ходят, одни мужики пришли. Мы это собрание назвали как митинг, посвященный Дню Советской Армии. Когда все мужики собрались, мы на всякий случай оцепили площадь и зачитали указ Президиума ВС о том, что ЧИ республика выселяется. Завтра сюда придет машина, каждую семью мы посадим. Завтра утром в 10 часов придет наш наряд и будет проверять ваши вещи. Проверять будут только на наличие оружия. При проверке м никто из наших офицеры и солдаты не будут брать ничего. Если кто-либо из солдат и офицеров возьмет ваши деньги, изделия из золота, серебра, деньги или заем, доложите командованию, и этот человек будет расстрелян на месте как мародер. Но если кто-то из ваших сделает нападение на нашего солдата или офицера, убьет или ранит нашего солдата или офицера, то каждый 10-й мужчина будет расстрелян на этой площади. Поняли условия? Берите продукты, теплые вещи, но тяжелые и громоздкие вещи не берите, в машине места не будет. Мы оцепили больше 100 мужиков. Им сказали добровольно положите на стол у кого какое оружие есть. Один милиционер, по национальности — чечен положил наган, все остальные — свои кинжалы. Мы после этого их поверхностно их обыскали, ни у кого оружия не было. Мы предложили выделить 10 человек — стариков, чтобы они прошли по селу и объяснили всем, чтобы готовились в дорогу. Что готвится высылка, завтра утром к 10 придет машина и надо упаковать свои вещи. А мужиков будем держать в школе до утра под охраной. Как только семья его придет с вещами, мы мужика вызываем из школы, сажаем на транспорт. 10 человек пошли по нашему заданию. Остальные сидели под охраной в школе. Утром пройдет наряд и проверит багаж на наличие оружия. Людей собрали на площади. Машины должны были придти в 10 утра, но до часу дня не пришли.. Ждем, машин нет. Машины были американские – студебеккеры шевроле. Тогда мне комндир говорит: лейтенант Дорджиев, берите свого и моего ординарца и скачите в райцентр Улус-Мартан, встречайте там машины. Подъезжаем, видим у края села едут машины. Остановились, спросили, куда они едут, выходит к нам. Мы поехали назад, мы скачем, машины за нами. Но дороги нев важные после дождя. Погрузили всех и отправили на железно-дорожную станцию. Как их там грузили, как их разместили, я не знаю, там я не присутствовал. На следующий день видим как скот, птица гуляет по селу. Там же и индивидуальный скот, и колхозный. Мы их закрыли. Ждем, что появмтся местная власть. Действительно вскорости пришли люди. Им говорят, кто хочет постоянно жить, берите дома, оформляли ссуду. Мы прошли по селу, может, кто остался. Смотрим: все вещи взяты, только кровати, столы остались и скот. Все имущество они взяли с собой. Мне кажется, выселение калмыков послужило уроком и чеченцев уже так не выселяли как калмыков за полчаса или за два часа на сборы. Что это за время, скажите пожалйста? При высселении чеченов и ингушей Им дали возможность все увезти, теплые вещи, деньги, ценности, продукты с собой взять.
После этого мы на 1 украинский фронт были направлены. По дороге я случайно в пути в Днепропетровске встретил друга. У нас была договоренность. Если он будет в Калмыкии, он моих родителей обязательно навестит. Он извинился передо мной, говорит, что калмыки были высланы. Но он не мог к моим родителям заехать. Мы говорили всего 10-15 мин. его состав тронулся.
На фронте мне сказали, что вы — офицер, никаких органичений вам нет. Как служите, так и служите. Я тоже так думал, раз война, то служим. А как закончится война, то разберутся. Как-то мне говорят, Вас приглашают в отдел кадров 1го украинского фронта. Прихожу, мне говорит начальник отдела кадров — Мне говорят, Вы идите на вещевой склад, сдайте оружие. Дали мне продукты, аттестат, литер. Прихожу обратно в штаб фронта, мне дают предписание, что лейтенант Дорджиев направляется в распоряжение командующего Южно-Уральского фронта в г. Оренбург. Мы были уже за Львовом. Оттуда никакого поезда нет. Я доехал до Киева на товарных составахс разным военным грузом, а там уже сел на пассажирский поезд. Приехал я в Ростов. В литере было написано, чтобы я из Ростова ехал на Москву. А я подумал, лучше я поеду через Грозный и Гудермес. С таким расчетом, что нету наших. Зато по своей территории проеду. Так я и сделал с Ростова сел на поезд, доехал на станцию Грозный. Чеченов там уже нет. Поезд был Москва-Баку, остановился. Я стоял, курил. Подходит ко мне солдат и говорит, товарищ, вожатый, можно к вам обратиться. Я думаю, странное обращение. Посмотрел, Барабанов Миша. Я спрашиваю, тебя когда в армию взяли, в марте взяли. Мы поговорили, я у него не стал ничего спрашивать о калмыках. Он ушел. А почему он меня вожатым, я в школе был вожатым. Я уже кончил курить, вдруг меня окликают: Тов, лейтенант, обождите. Я оборачиваюсь: такой же лейтенант, только в артилерисйкой форме. Я спрашиваю, что хотите. Разрешите Ваши документы. Я говорю Вы разрешите ваши документы на право проверки документов военнослужащего. Он достает из кармана бумажку, в которой написано что Он является старшим гарнизонного патруля станции и г.Грозный и имеет право проверять документы. Тогда я ему подал удостоверение личности. Он посмотрел, говорит, пройдемте в комендатуру. Он так держал небрежно, я взял у него из рук и положил в карман. Я говорю, если вы хотите проверять кто я такой, я не возражаю, но только не в Грозном. Я еду в Оренбург. Мне надо сегодня добраться до Астрахани, там пересадка и надо успеть. Давай, доедем до Гудермеса. Там проверяй. Какой вагон? 7-й. Хорошо. Он привел двух солдат. Приехали в Гудермес, и как раз наш поезд приходит, а поезд на Астрахань уходит. Я, значит, не успеваю. Я говорю, давай вначале вещи в камеру хранения отнесем. У меня с собой было много подуктов, меня ребята с фронта хорошо нагрузили. В камеру хранения сдали и пошли в военную комендатуру. А там сидел человек, который вроде некомпетентный в проверке. Минут 20 сидел. Приходит человек в гражданской форме, в руках несет что-то завернутое в газету.
Вы л-т Дорджиев? Я. Пойдемте. Барачного типа дом. Когда мы зашли, видно одна дверь, другая. Стол стоит, стулья. Садитесь. В газете завернутый пистолет ТТ положил, командирский. Как ваша фамилия? Я говорю, что в вашей практике допросы под ружьем снимают? Он говорит, извините. В этот момент открывается дверь и выходит майор госбезопасности. Спрашивает, ты, л-т откуда? Я говорю, с 1-го Украинского? А сюда как попал? Вот привели меня, хотят выяснить мою личность. А этот майор наблюдал за нами как старший когда мы выселяли чеченцев. Он сказал тому, кто привел, это наш человек, мы его знаем. Стал расспрашивать меня про наших кто сейчас где. Тот уже не стал с меня допрос брать. Война закончится, разберутся. Что будешь делать, л-т, ничего не поделаешь. Давай езжай дальше.
Тут еще два других офицера в Москву собрались и мы втроем нам делать нечего до завтрашнего дня. Они — армяне. Говорят, хочешь армянским вином угостим? Я говорю, ну пойдем в камеру хранения, у меня там закуска есть, свиная тушенка. Они вытащили бутылку вина. Это же июль, сели на траве. Они говорят, вот это вино 15 лет выдержки. В отпуске были, домой заезжали, обратно едем служить.
Едем в Астрахань. Проезжаю через свою территорию. После Кизляра я не стал спать, хоть ночью. Приехали в 8 разъезд. Остановился поезд. Смотрю, водовозка, запряженная верблюдом и русский мужчина. Я спрашиваю, что за станция. Он говорит, это не станция, а разъезд. А какие люди тут живут? Что за село? Он же меня ночью не видит. Это Белое озеро. Да калмыки были, выселены. А в Уланхол уже утром приехали. Я спрашиваю, а где русские, которые жили в Уланхоле, мне сказали многие разъехались кто куда. Транспорт ходит? От случая к случаю. И я не пошел в Уланхол, поехал в Астрахань. Там я встретил калмыков, правда наших уланхольских среди них не было. И то случайно встретил. По городу иду, вижу один калмык рыбачит. Спрашиваю, кто ты такой? Калмык. А что сейчас делаешь? Рыбачу. Нас с фронта сняли, сейчас в тюрьме разместили, на ночь запирают, а днем мы гуляем. Нас собирают, хотят отправить. Я подошел к тюрьме, седи них никого знакомых нет. Побыл я дня три. Както иду старушка кричит, ты кто по национальности казак или калмык. Калмык. О, заходи, я калмыцкий чай тебе сварю.
Она действительно сварила калмыцкий чай. По калмыцки говорила как калмычка, в совершенстве владела. Жаловалась, что кое-кто намекает, что с калмыками была связана. Потом встретилась девушка, она по распределению попала к нам, в Джилкту, зав. Фельдшерско-акушерским пунктом. Сейчас собираюсь ехать на родину, она из-под Киева. У нее пропуск есть, а вызов ей сделали фиктивный, по телеграфу. Она тысячу рублей заплатила телеграфистке.Старушка, татарка, говорит, помоги ей билет сквозной достать. Ей дают билет от Астрахани до Саратова, а в Саратове ей снова надо билет доставать. Я ее повел, говорю ну какую версию придумать, чтобы ей билет достать. Говорю, ну давай скажем, что мы муж и жена. Я пред войной женился на русской девушке, ему говорю под Киевом мать ее, хочу ее туда отправить пока война кончится. Он даже ничего не стал спрашивать удостоверение личности, написал бумажку лейтенанту Дорджиеву сквозной билет от Астрахани до Киева за наличный расчет, пошел в 7 кассу. Она заплатила денег, и на этом мы разошлись. Я поехал в Оренбург. Тут такое совпадение, встретил капитана Бадму Турлакова. Он говорит много наших калмыков в Павловских лагерях под Оренбургом, офицеры. Я живу на квартире, будешь со мной жить. Закрепимся в гарнизонную столовую. Они меня прикрепили к столовой, чтобы трижды в день меня кормили. Прихожу в столовую, спрашиваю, с Уланхольского района кто есть. Есть один танкист лейтенант Церенов. Хулста? Да, скажите ему чтобы завтра пришел к ужину. Хулста прибежал, мы пошли на станцию Оренбург и там целую ночь сидели вдвоем, вспоминали. Он закончил Сталинградское танковое училище, оборонял Сталинград. Он знает, что калмыков выслали, а причину же мы не знаем. Калмыков там было много, офицеры задумали письмо написать, что мы, калмыки, хотим на фронт. Письмо послали, ответ еще не получили, меня уже отправили….
Второй раз я приезжаюв командировку в Оренбург, снова встречаю Турлакова, он был капитаном интендантом, ему присвоили звание майора и его послали в Бузулук замкомандира дивизии по мат.тех.снабжению. Когда я его встретил, он мне говорит. После меня пришел ответ от Булганина, он разрешил калмыкам-офицерам вернуться на фронт. Многие вернулись, в том числе Хулста. Второй раз приезжаю и встречаю Турлакова и он мне говорит Хулста тяжело ранен, лежит в госпитале в Харькове.
Я занимал должность начальника транспорта. Этот леспромхоз занимался заготовкой леса для военных объектов, я отвечал за транспорт. Нас офицеров было мало. Остальные были трудармия. Мы заготавливали в овновном строевой лес, шахтенные опоры, березу для авиационной фанеры. Прямо перед концом войны, 5 мая мой начальник капитан Покровский меня направляет в Свердловск договариваться чтобы облрайвоенкомат наших рабочих не трогали, в армию не забирали. Я поехал в Свердловск, в уральский военный округ, в отдел мобилизации, взял письмо на имя Шалинского военкомата, чтобы наших рабочих не трогали. Оттуда приехал на узловую станцию Кузино, а поезд на следующий день. В комнату отдыха зашли, лег спать на деревянный диван. Ночью моряк один меня теребит, вставай, лейтенант, война кончилась. Я встал, не верится. Поздравляем друг друга. Моряк говорит, ну что, давай по 100 грамм выпьем. А тогда водка стоила 400 руб. литр стоила. Ну, выпили мы по сто грамм. А там на станции шум гам, война кончилась. Я думаю мне надо скорее, там в деревне еще не знают, что война кончилась. Ни радио нет, ничего. Я спрашиваю, кто едет в сторону Кунгура, возьмите меня. Мне говорят садись. Я говорю мне в деревню Пермяки. А они не останавливаются. Я думаю, до следующего разъезда 15 км. Я прыгнул. Тут они сразу затормозили. А там на мое счастье, сугроб глубокий ! это в мае в Свердловской области. До земли я не достал, но ладони пошоркал. Прихожу в деревню сообщить, что война кончилась, а там все пьяные и полупьяные. Оказывается, по селектору сообщили. Две цистерны водки. Это мы рабочим давали, кто хорошо норму выполняет, мы давали. Был такой башкирин Аминов, он 200 проц. Выполнял. Мы ему премию даже 1 литр спирта даавли. Руководство получает рабочий паек, дополнительный паек, спецпаек. Мы водку держали для рабочих. Знали, что они сами не пьют, а меняют на молоко, на картошку. Наши пьяные, песни поют. Так мы встретили победу.
Раз война кончилась, надо искать семью. Я и раньше искал, куда не напишу в большие города, ответы приходят: нет. Тут пришло письмо, что ваши родители находятся в Алтайском крае, Алейнискитй район, Мамонтовское отделение Алейниского сахарного завода. Я письмо написал по этому адресу и одновременно рапорт в штаб, в областное воненно-строительное управление в Оренбург. Дали приказ об отпуске. Одновременно получаю записку от непосредственного начальника, до моего приезда не выезжай, обожди. Он приехал в конце июля, после этого я оформил пропуск поехал на родину, в Сибирь (смеется), на новую родину.
Война кончилась, все едут. Наша деревня Пермяки относилась к Шплинскому району Свердловской области. А станция Шаль большая, через нее проходила линия Москва-Владивосток. У меня же литер военный, а там вагон полный, никого не пускают. Я тогда между вагонами в тамбур сел. Я знал, что еду в Сибирь, с собой взял продукты. Доехал до станции Кузино. Сижу в тамбуре. Подходит ко мне старшина, русский мужик. Товарищ лейтенант, что Вы тут сидите. – Я говорю, в вагон не пускают. мест же нет. – Ой, пока из Москвы мы ехали, двух военных выкинули, тут жулье орудует. Вам нельзя здесь оставаться. Обязательно любыми средствами надо зайти в вагон. А у меня целых 3 вещевых мешка и чемодан. Он схватил два мешка и пошли. Мы открываем дверь одного вагона, закрыт, второго – закрыт, третьего – закрыт. Четвертый вагон на мое счастье – открыт, там сторожа нет. Оказывается вагонные люди сами дежурили, чтобы не пускать. Первое купе – проходите, места нет. Второе купе – мест нет. В третьем купе я говорю старшине положите вещи, я здесь буду. Смотрю, тут женщина, там женщина. А на самой галерке парень, похож на нас. Я им говорю, я понимаю прекрасно, что вам надо ехать, ну и мне надо тоже ехать. В первый раз я добился отпуска, еду к родителям. Парень с галерки здороватся со мной по-русски. Я говорю, давай слезай. Он в военной форме. Когда расспросил, Парень, бурят иркутский. Вид у него неважный, после ранения что-ли. А у меня продукты с собой, все есть. Я ему говорю давай садись, кушать будем. Я его накормил, а сам и есть не хочу. Он говорит мне, давайте наверх лезьте и там спите. Я буду сидеть охранять ваши вещи. Я полез, проснулся утром в 6 утра, смотрю он сидит на моем чемодане, дремлет. Мне аж стыдно стало. И так со станции Кузино до самого Новосибирска я его кормлю и спим по очереди. Оказывается, он после ранения попал в какой-то стройбатальон. Там плохо кормили, он болел. В Новосибирск приехали, мне надо сойти на Барнаул ехать, а ему ехать. Я ему оставил продукты, дал продовольственные талоны на 4 дня. С Нска я сел на Барнаул. В Алеевск приехал ночью, сошел. А там один еврей говорит мне, я знаю где калмыки живут. Мы с ним пошли до сахарозавода. А сам дошел до своего дома и исчез. Говорит, да влт тут здесь. Хорошо, в пожарке свет горел. Я туда пришел. Поздоровался и лег спать на солому. Я здесь лягу? Да, пожалуйста. Ночью где искать калмыков. Утром умылся. А тут уже калмыки стали появляться. Но прежде чем идти к калмыкам, надо зайти к деректору сахарозавода…
Зашел, представился, говорю я ст.л-т прибыл в отпуск, знаю, что мои родители живут в Мамонтовском отделении вашего завода. Прошу предоставить мне транспорт. Буквально через -20 мин. Приедет управляющий этого отделения, он вас отвезет. Я вышел на улицу.
Прошло минут 25, подъезжает фаэтон, запряженный двумя лошадьми. Оттуда выпрыгнул мужие, зашел в контору. Потом подходит ко мне, вы – л-т Дорджиев? Поедемте, ваши родители у нас. Я говорю, у меня вещи в камере хранения. Хорошо, заберем. Сели мы, доехали до города. Он говорит я пойду в райисполклом, а ты с лейтенантом забери его вещи. Забрали вещи, сидим ждем. Тут проходит мимо наша уланхольская девушка. Здоровается. Говорит,
Вы кто будете по национальности. Бурят, казах или калмык? Калмык. ! Откуда Вы? С Уланхола. А кто Вы? — Я говорю, думаю, что она совсем, вместе в одной школе учились, даже зло берет, совсем не признает. Я говорю ты в 4 классе писала предложение, «Лиджи учится хорошо, но дисциплина плохая»? Так ты Лиджи что-ли? А тут идет Манджиев Лиджи-Гаря, артист. Ну, пошли на базар. Тогда я и не пил, взяли мы арбуз, втроем покушали его. А тут и управляющий подъехал.
Едем, разговарились, догоняем горючевоз. Смотрю на последней подводе Цорхаев Каню, мы с одного рода. Он на лошади и дремлет, а на второй на лошади Кашиев, он сразу узнал меня «О, Лиджи едет». Я тогда кучеру говорю, останови, пожалуйста. Оказывается, мои родители в Мамонтовском отделении, а они в Платовском отделении. Приехали в центральную усадьбу отделения, управляющий говорит кучеру, отвези его домой. Тот у меня спрашивает, где ваш дом. Я говорю, ты что, чудила, я здесь в первый раз, откуда я знаю. Вези туда, где калмыки. Землянки. Самые высокие – метровые, а то и полметра стены. Подъезжаем, перед землянками люди были, вдруг все спрятались. Тут девочка выходит и спрашивает Вы к кому? Я говорю где наши. А кто ваши. Они оказывается, они колоски собирали после уборки, сушат на улице и толкут. А это управляющий собранные колоски отбирал. Они тарантас увидели, думали, что управляющий и аобежали прятать колоски и сами прятаться. Когда я приехал, побежал отца найти, а сестренка в поле. Оказывается, отца нету, брата нету. Землянка ну размером с эту комнату 3 метра на 5м. В центре печка, около двери солома, и там вроде как спать можно. Это оказывается место нашей семьи. А всего жили четыре семьи в этой землянке. Я с собой брал продукты: сало, консервы. Хорошо, что старушка русская, хозяйка, услышала, что я собираюсь ехать. Все время меня картошкой кормила. Я получаю продукты по трем карточкам как офицер, начальник. А она все картошку варит. Я говорю бабушка, а что ты меня все молоком и картошкой кормишь? — А ты что, ты же говоришь, что собираешься родителей проведать, в Сибирь эвакуированных? Она оказывается целых три месяца штабелевала консервы, сало, собирала тушенку, сгущенку. И начальник леспромхоза выписал мне материал, они-то понимали где родители.
Наутро я прихожу к заведущему отделения, он мне дает рабочую карточку, как будто я у них работаю, и говорит, что на складе надо, возьми. Я у матери спрашиваю что просить со склада, она говорит чай и табак. А когда я туда пришел на склад, начальник вызвал кладовщицу, она немка и говорит что лейтенант захочет, то и возьмет. А там и мед, и чего-только нет.
Спрашиваю, а где же отец. Отца увезли. Куда — неизвестно. В Алеевск, а потом неизвестно. В Алеевск я приехал, уже рапространился слух, что я приехал в отпуск. Средняя сестра прибежала с сыном из села Кашино. Старшая сестра где? Неизвестно, в …. Тетка где? В Августовке. Одна сестра умерла еще на родине и младший братишка, а самый младший уже в Алеевске умер, в дороге простудился, то ли сыпной тиф был. Остались млашая сестра и две замужние старшие сестры. Прихожу я к сесетре в Кашино. Моя сестра говорит. Калмыкам же скот обещали давать, нам телку обещали, но председатель колхоза не дает. Ты у него спроси. Я пришел к нему утром рано. Он на улмце, во дворе. Подхожу к ниму и говорю моей сестре такой-то положена телка. Когда она может ее получить? А я правда без погон, только фуражка на мне. Он в ответ — Вам понимаешь, бандитам, изменникам родины, еще и корову вам давай. — Я ему говорю, ты же не знаешь, сколько коров мы там оставили, и они все стали государственными. И не ты даешь, а государство и оно тебе засчитает, как сданное государству мясо. Что же ты в конце концов? А он все равно, нечего вам давать изменникам родины и бандитам. Ну, думаю, дурак такой.
Думаю, ударить его надо. Но для этого же надо получить личное оскорбление. Такой порядок существует. Я ему говорю, а как ты меня считаешь? И подошел к ниму близко. — Ты тоже такой же. — Ну тут я его левой рукой шарахнул. А вокруг ни одного калмыка, только мой племянник, которому десяти не было. Тут кто-то меня схватил сзади и кто-то председателя тоже держит. Председатель кричит отпустите меня, я его убью. Я говорю, отпустите его и меня отпустите. Посмотрим кто кого убьет. Мужчина оказался намного здоровше меня. Не дает мне даже шевельнуться. Я говорю отпстите нс, — та к вы снова будете драться. Я говорю , если он не будет, то и я не буду, хватит с него один раз полусил. И вот так получилось, его отпускают раньше меня. Он успевает добежать до изгороди и вытащить оттуда дрын. Я понимаю, что если сам побегу, не успею, он меня по спине ударит. Тут я думаю пойду ему навстречу. Он замахнется на меня, и я палку поймаю. Чувствую, что одолею его. Пошел на него и вид у меня был уже расстроенный. Он бросает палку и бежит со двора колхоза. А все остальные русские ни одино меня не тронул. Настолько они справедливость показали в этом отношении. Мы пошли, племяннику я конфет купил. Проходу мимо сельсовета. Выходит председатель Кашинского сельского совета и спрашивает меня, Можно вас? вы кто будете? Пойдемте поговорим в кабинет. Я захожу, там сидит председатель колхоза и еще один молодой военный без погон. Все трое русские. Я сел. Кто вы будете? Ваши документы? А я говорю, а вы мне пожалуйста, покажите документы на право проверять документы военнослужащего. Есть у вас такое право? – Я — председатель сельсовета, у меня есть печать. Тогда я ему поверил и дал свое удостоверение личности, он прочитал, а другой русский говорит, а ну-ка…, берет, прочитал и в карман. Я ему говорю, ты кто такой, какое имеешь право мои документы забирать? А я комендант над калмыками, проверю документы и верну. Я ему говорю: смотри, я тебе даю обещание за то, что забрали мои документы, получите заслуженное наказание.
Я не попрощался и пришел к сестре и накатал под копировку жалобу в 5 экземплярах: Первому секретарю райкома, прокурору, военкому, начальнику МВД и пятый для себя. Накатал, что такое национальная политика Советского Союза. Что где я принял военную присыгу и ее свято выполняю, с какого времени и по какое в армии служу. А что это за район, где разводится национальная рознь, обзывают человека незаслуженно. Какой я враг народа? Я защищал родину, понимаешь. Написал их фамилии. Прочитал.
Поехал в Алеевск, показал это письмо, говорю прочтите Зурган Зодбинович Кульменов, он был главным бухгалтером в жомоткорме а Алеевском сахарозаводе. Он, между прочим, защитник г. Ленинграда, получил там тяжелое ранение. Он прочитал, говорит, написано хорошо, можно отдавать. Ну и все. Я всем раздал – в райком партии, в военкомат, в МВД, в прокуратуру. А на пятый экземпляр роспись, что они получили. Потом пошел в МВД, а там один калмык был комендантом Цебек Убушаев. А я так мельком слышал, что он мог направо-налево использовать свое служебное положение. И в том, что отец мой где-то, похоже, это его рук дело. А он начальником милиции был в Уланхольской улусе. Прихожу к нему и спрашиваю, ты куда моего отца спрятал. Отец твой должен сидеть или в 7 тюрьме Барнаула или в первой. Сел на поезд и поехал. Прихожу в 7 тюрьму, она в центре, говорят Такаева Дорджи нет. Где может быть? Проверьте в первой тюрьме. Я сел на травмай, поехал в первую тюрьму, она оказалась за городом, в сосновом бору. Туда пришел. Спрашиваю у начальника есть у вас Такаев Дорджи Басангович. Есть. Можно с ним встретиться? Нельзя. А в чем дело? Потому что следствие еще не закончено. С ним свидание не разрешается. И я как начальник тюрьмы не имею права разрешить. Разве что следователь может вам разрешить. Но я вам советую, что не стоит вам заниматься этим делом, я чувствую, что скоро ваш отец уйдет домой. А передачу можно дать? Можно. Но ничего не пишите. Напишите только имя свое, а женщина, что отнесет передачу, ему скажет. А вы можете его вывезти, пусть он хоть меня увидит, обрадуется, что сын с фронта вернулся. Нельзя, в криминальнйо практике такое бывало, что мимикой информация доходила. Вы можете помешать следствию вашего отца. Тут я должен вам сказать, товарищ лейтенант, что всякими способами его привлечь к ответственности и вы можете помешать. Женщина вернулась, говорит, ой, он так обрадовался, все продукты раздал в камере, ради моего сына говорит. А на следующий день можно передачу сделать? Можно. Я на второй день так и сделал.
Домой приезжаю, мать чуть не плачет. Тебя уже три раза спрашивали из военкомата. Отца твоего посадили и тебя, наверное, посадят. Зачем ты ударил председателя колхоза? Тебя посадят как хулигана.
А я 25 км пешком шел в Алеевск, в военкомат к капитану Коровину. Говорю Лейтенант Дорджиев прибыл по вашему приказанию. Ты чего, фронтовик, только один раз его ударил? Надо было дать, чтобы он знал кого оскорблять. Твое заявление разбирали на бюро райкома партии. Председателю колхоза строгий выговор, председателю сельсовета — просто выговор, а коменданту, который забрал твои документы, будет такое наказание, как ты скажешь. Исполнение решение поручено мне.
Покажи свой отпускной билет. Тебе неправильно дали отпуск. Тебе дорогу неправильно посчитали. Тебе полагается еще 8 суток и 7 дней я могу вам как военком прибавить. Так что еще 15 дней гуляйте. А сейчас идите к начальнику МВД, заберите свои документы. Он хотел их передать, но я ему сказал, вы сами брали, сами же и верните с извинениями. Зачем так было оскорблять, человек воевал, а вы его бандитом называете. Пришел я в МВД. Он как меня увидел, сразу говорит тов, лейтенант, я извиняюсь, простите меня. Потом начальник МВД говорит, ну что, какое наказание дадим? Я сказал, раз он извиняется, то и хватит. Лишь бы он осознал, что так не надо поступать. Они мне вручили удостовернеи личности и я пошел.
Через месяц как я вернулся в свою часть, получаю письмо от сестры, отца отпустили домой, никакого суда не было. Но отец больной, он целых 8 месяцев в тюрьме находился.
В 46 г. так получилось, что меня в три воинские части направляли, То в одну часть, то отзовут: в другую часть. Получается, катаюсь я, а на новом месте не отпросишься. Отец умер в 46 г. летом, так получилось, что я его так и не увидел. До сего времени жалею. Потом я еще два раза был в отпуске и в третий раз демобилизовался в 47 г. и поехал в Алтайский край, Алеевский район. Я поехал в Киргизию г.Пржевальск. Последняя часть, где я служил, был топографическая – топотряд, в период войны они оказывается в Киргизии карты снимали, 25метровки. И командир части подполковник Сорокин мне говорил, они же знают, что калмыки высланы мне говорил: ты езжай не в Сибирь, а в Киргизию, там тебе будет лучше. Там в Пржевальск, там ваши живут, будет тебе там неплохо. Потом и я сам опасался, какой нибудь дурак …, еще его возьмешь и стукнешь, хорошо я тогда был офицер, мог за себя постоять, а когда я на гражданке, то могут очень просто…. Я знал, что там служил Мутл Барванцыков и Григорий Сангаджиев. Я ему дал телеграмму, что демобилизуюсь и они дали срочную телеграмму приезжай в Пржевальск. После демобилизации я мог три с половиной
Я написал письмо министру МВД СССР, что я демобилизовавшийся офицер СА, выбрал себя для постоянного места жительства Пржевальск Иссык-Кульской области и разрешите мне мою семью забрать. В 48 г. в марте поехал в Сибирь за семьей. Оказалось, что срок разрешения надо продлить. Пришлось в Барнаул ехать. А там комендант мпецпрокуратуры был капитан Никитин. Я взял комутатор и говорю соединимте меня с генералом. Тогда как-то интесено было, сейчас к мэру города не зайдешь… Я звонид ему тов. Генерал, он говорит через два дня. А яже приехалс работы человек. Сейчса я ему позвоню. А можно меня не отсоединять, чтобы я слышал. Хорошо.
Соедините капитана Никитина и абонента не отклбчайте. Капитан Никитин, срочно примите л-та Дорджиева и подпишите ему документы. Он и пяти минут не потратил, подписал и печать поставил. Все. Оттуда приехал в Киргизию и стал там работать. 10 лет работал на разных должностях, пока не вернулся сюда в 1957 г. В Киргизии я работал в госзооветеринарной сети сначала средним специалистом, потом заведующим зооветеринарным участком перевели в Иссык-Кульский район. Нас там второй раз выслали: калмыков, балкарцев и немцев из Пржевальска взяли выслали. Из калмыков там осталось только три семьи: Баркаев Саранг Мучиряевич, зам. Председателя Пржевальского горисполкома, Этеев, зав.горземотделом и один шофер, у которого жена была русская. Остальных всех нас из Пржевальска забрали.
Я поехал на северный берег озера ИссыкКуль. Приказ у меня был с областного управления, что я заведующий зооветеринарным участком этого района. Все время я на должностях государственной службы. Несколько раз я получал денежные премии, был участником республиканской сельскохозяственной выставки Киргизии.
Женился я в 49 г. Ухаживал не так чтобы очень долго. Она жила в другой области, в Таласской. Мы там познакомились. В этом году у нас даже 55 лет как мы живем. Какое там в то время свадьба, по совести говоря. Сршлись и все. Собрались, пожилые люди нам сделали пожелания, моя мать, Сангаджиева Григория мать и теща, старики Хатуевы. И все на этом.
В Киргизии русские меня называли то Алексей, то Леонид, но я все время в документах писался Лиджи. В Киргизии у меня родилась дочь, и старший сын. Люда родилась 22 декабря. Говорю, девчонка, напишите, что родилась 1 января. Нет, не можем. А сын Володя родился как раз 1 января. Имя дочери выбирал не я. Моя сестра с 4 детьми, моя жена и мать мы жили вместе. Пошли мы с сестрой в роддом, нам сказали дочь родилась. Пришли домой, сказали дочь, а племянница Зина с печки крикнула: Людой назовем. Так и назвали.
А Володя…Новый год мы встретили, легли спать. Ночью сестра говорит Наде надо идти в роддом. Пошли мы Надю отвели в роддом, и я уснул. А сестра с матерью не спала и пошла снова в роддом, приходит и будит меня, Вставай, сын родился у тебя. Никакого имени, ничего пока. Мы поднялись снова, мать пожелание сделала, сестра. Потом я говорю, нас с Людой приглашали на новогоднюю елку в райсельхозотдел. Мы с Людой туда приходим, и я там объявил, что у меня родился сын. Все стали меня поздравлять и избрали комиссию. Дали цветы, шампанское для врачей. Зашел разговор как назвать. Один мой друг сказал надо Володей назвать, владыкой мира. Ну хорошо, тогда будет Володя. Потом говорят, надо кристины делать. Думаю, одних калмыков пригласить — 30 с лишним человек, есть еще русские друзья – 30 с лишним, киргизов и казахов, с которыми я вместе работаю — тоже 30 с лишним. Где же их разместить? Время зимнее, на улице нельзя. Тогда мысли такой не было где-то в столовой делать. Я пришел к выводу, что три раза будем делать. В первый день калмыков пригласили, второй день русских, третий – киргизов и казахов. Вот так три дня гуляли по тридцать с лишним человек. Вовке киргизы дарили скот, русские и калмыки как обычно. Можно было бы дать и калмыцкое имя, но почему-то так получилось. А меньший сын родился в Яшкуле, он родился в год 350-летия вхождения калмыков, в 59 г. Я хотел его назвать калмыцким именем Сангаджи, а тут все сказали Саша. Саша так Саша.
Когда я работал в Пржевальском районе, я на учете не стоял как офицер и не расписывался, а мать и сестра стояли на учете. Потом вдруг в 49 г. было постановление. Нас одновременно с этого района…Я заведующим в то время работал и даже хотел уже себе дом строить, лес готовил. Вдруг говорят Пржевальск является пограничным городом, поэтому спецпереселенцам нельзя здесь жить. Взяли нас по районам… Когда я пришел в областное управление сх, говорю такое дело, переведите меня в другой район. Мне сказали как же так, ты работаешь заведующим отделением, пользуешься авторитетом в области и районе, мы не можем тебя отпустить. Я был вынужден ему объяснять, что это потому что я – калмык. Тогда он мне говорит, побудь здесь часа два, никуда не уходи. Он говорит, сюда сейчас приедет зав. Сельхохотделом и главный ветеринарный врач приедет, мы с ними посоветуемся. Они приехали, оба ветеринарные врачи. Один из них даже кончил Ленинградский ветинститут. Начальник ветотдела говорит, вот Дорджиев, знаете? Знаем, во всех областных мероприятиях участвует. Аему надо перевестись к вам. С удовольствием примем. А кем? Заведующим ветеринарным участком в райцентре. Тогда Поланин подписал приказ. Я к этому времени корову купил, пришлось корову с теленком и возом сена в новое место перевозить. А я за ними на машине. Сопровождал меня узбек чтобы я никуда не убежал. На мое счастье этот узбек должен был в этот вечер быть на свадьбе в Пржевальске. Пришли к Прохорову. Где машина? Машина ушла. — Надо было вас оправить в колхоз работать текменем. Я говорю, кому может быть, текменем, а кому – ручкой. Где Вы остановились? На улице. В понедельник придете ко мне в 9. Я говорю в 9 не смогу, но в пол-одиннадцатого приду. Я пришел, приказ у меня. На наше счастье там и дом был. – Надо было вас ы колхоз отправить. Напугал колхозом, я и без того 7 колхозов буду обслуживать.
С сарткалмаками мы общались. Они говорят по калмыцки как цаатаны. Их мало. Всего три села, но они не теряют калмыцкого. Правда, домой зайдешь, на калмыцкое убранство не похоже, похоже на киргизское. Но язык свой они не теряют. Пацан обязательно калмыцкий язык выучит. Потом они более грамотные, более способные. Если киргиз женится на местной калмычке, это, считается, большое достоинство. Главным зоотехником Иссыккульского района был Шарип Хасанов, местный калмык. Заведущий районо Мочоев, тоже был местный калмык, его потом перевели директором Пржевальского педучилища. Турдыходжа Исхаков был зам. Председателя Совета министров Киргизской республики, потом министром сельского хозяйства. Еще такой был Чикеев, министр торговли КР. Они лично нам не помогали, а кто во Фрунзе был, тем помогали. А история такая. Оказывается, оба закончили Калмсовпартшколу в Элисте. Исхаков учился Москве в Тимирязевской академии и стипендию ему оплачивал Калмоблисполком, а Чикеев поступил учиться в Московский Торговый институт, его стипендию оплачивал Калмобкомкомсомол. Когда они выучились, вернулись в Киргизию. Там работой дошли до министерских должностей. Баркаев Саранг был зам.председателя горисполкома Пржевальска, депутат городского совета.Там говорили если Саранг Мучиряевич на приеме скажет так надо, то все верили, что больше не надо жаловаться. Этеев был депутатом городского совета, был зав.горземотдела. Бадмаев Алексей Урубджурович был депутатом горсовета и директором школы ФЗО. Когда нас выслали из Пржевальска, Баркаев и Этеев остались, а Бадмаев переехал и стал в Иссыккульском районе методистом районо, а потом дошел до заведующего районо.
Когда Сталин умер, все районы и области давали телеграммы соболезнования. От Иссыкульского района такую телеграмму составлял ни русский, ни киргиз, а калмык — Бадмаев А.У. Когда Сталин умер, мы не так чтобы радовались, все таки человек умер. но и расстройства большого не было. А по совести говоря, какое зло больше? Сталин такую войну выиграл, это настоящий государственный деятель.
Нас всех собрали чтобы сообщить о смерти. Среди нас один был человек, ревизор-бухгалтер, бывший комиссар Хайниченко. Он один плакал из всего сельхозотдела — человек 30 мы сидели. Мы сожалели, что руководитель государства умер, но как обычно приняли.
Среди балкарцев у меня были хорошие друзья. Они по чеорвечески к нам относились. Мы прекрасно понимали, что находимся в одном положении.
В 56 г. , после ХХ съезда, мы услышали что наверно, будет потепление. Было решено послать представителей регионов в Мокву. От Киргизии поехал М.Б.Нармаев. Из Москвы нам сообщили, что будет передача калмыцких песен. У нас был маленький приемник. Тут уже все обрадовались, стали собираться и праздновать.
В 1957 г. мой тесть, он работал в другом районе заведующим облфинотделом, сообщил, что его вызывают в Калмыкию. Мы поехали во Фрунзе все его проводить. Потом погодя я получил вызов из областного управления Сх. Как я получил, я сразу же рассчитался. Меня оставляли и говорили, что спешишь.
Приехал на родину. Начали встречаться, знакомиться. Меня хотели в Элисте оставить, но вижу, что квартиры не дождаться. Люде надо учиться. Начальник ветеринарного отдела Тереньев говорит мне, езжай в Яшкульский район, на должность главного ветеринарного врача. Там Каргин был 1 секретарь, а И.Ф.Азыдов председатель райисполкома. Я зашел к Азыдову: говорю: у меня специальное среднее образование, не высшее, но меня направляют к вам главным ветврачем района. Каково Ваше мнение? Ничего, говорит, приезжайте. – А квартиру дадите? Он приглашает прораба Нарана Дорваева, говорит Дорджиеву квартиру в одном доме с прокурором. Беру Дораева за руку, покажи, что за дом. Пола нет, окна нет. Стандартный одноквартирный дом, но людей много прибывает, его на две двухкомнатные квартиры поделили. Тогда говорю, тогда Наран, пожалуйста, пол поставь и окно застеклите. Так мы перехали в Яшкуль. Начал работать, Люда пошла в школу. Надя устроилась на работу. Потом смотрю, один русский смикитил, быстро 4 комнатный саманный дом поставил, рядом кухня и объявляет, что хочет продать дом. Я говорю сколько хотите – 30 тыс. Я тогда поехал в Элисту и говорю. Работу я принял, а где работать? Ветлечебницы нет. Надо ее создавать. Вот есть дом, который можно купить. Я тогда русскому говорю я покупаю этот дом — давай деньги. Деньги в Элисте. На попутной приехали в Элисту. Зашли в сбербанк. Я вытаскиваю из кармана 5 рублей и говорю откройте счет на фамилию Половинкин. Со сберкнижкой пришли в банк, где мэрия сейчас, и уговорили перевести 30 тыс. на этот счет. Приехали, дом уже наш. Я в нем начал организовывать ветлечебницу, штат. А деньги у меня еще остались. Терентьев дает телеграмму, приезжай колесо получай. Я приехал, получаю две покрышки. Я говорю, колесо я беру, а машины то нет. Не беспокойся, Дорджиев, вижу. Что работать можешь. Хоть старую машину, но получишь. На остаток денег купил мотоцикл, лошадей. Потом меня хотят поставить директором совхоза Чилгир. А там работал мой земляк, его хотят снять. Я думаю как это . Я говорю, совхозное производство не знаю. В Киргизии я работал в колхозах. Вот председателем колхоза могу. А Саврушов меня спрашивает, какая разница между колхозом и совзозом? Я говорю извините, из-за своего незнания ставить эксперименты на государственном имуществе не могу.
Если от этой должности отказываешься, из Яшкульского района уезжай.
До июля 60 г.
Я видел как жили калмыки. Колоски в ручной мельнице толкли. Калмыки спаслись за счет картошки и сусликов. Смотрю, Это после они стали В Крающинском районе в кх Карла Маркса моя сестра в одной комнате три семьи. В честь моего приезда моей сестре дали полтора кг конины. Это удивительно, что наш народ сумел выжить. Калмыки многому научились – как в трудных условиях выживать. Старались помогать друг жругу. И так раньше родственникам помогали, а в Сибири тем паче. В Киргизии в первое время я тоже страдал. В 48 г. карточную систему отменили, а торговли еще не было. Я получал 750 руб., а хлеб набазаре стоил 150 руб., а нас 8 человек. Несмотря на то, что я был ветврач и мог достать то айран, то кумыс, все равно пока урожай 48 г. не получили, было трудно. У сестры было 5 иждивенцев.
Главный виновник Берия, он неправильную информацию Сталину дал. Жуков и Рокоссовский получали высокие ордена за свой ратный подвиг. А Берии тоже хотелось, но он мог получить награду только. Какая может быть вина, если основное мужское население было на фронте. Офицеров калмыков в 4 местах собрали, а многие до конца войны воевали. А сколько в Широклаге было. Больше 500 человек предателей не наберется. У меня был такой случай. На 1 Украинском фронте мне гвоорят ваших калмыков пригнали. Где? Я подхожу говорю иммендвтя. Они молчат. Я спрашиваю, а кто вы по национальности? Калмыки. Я пошел к начальнику разведки. Говорю, это азербайджанцы, посмотрите на меня и на них. У них даже обличие другое. Вот такие хитрецы были. Калмыки, что перешли к немцам, многие были из 110-й дивизии, которая должна была на лошадях с шашками против танков воевать.
А есть такая версия. Ведете работу с бандитами? Сказать нет, значит бездельничаете. Вот и писали одного поймали сегодня, двух 2 завтра. Сведения давали, а в итоге эти дутые цифры ссумировались. Посмотрите, не найдете семьи, в которой никто не воевал. Один, два и три. Да, многие не выдержали и ушли из 110. Но он становился сразу же изменником. Оторвавшихся от своих частей людей бывает много, это война. Для этого существовала фильтрационная разведка. Кто Сталину давал информацию? Берия. А как Сталин мог ему не верить, если он нарком.